лишь восемь часов без сна

У дневных, у быстрых поездов есть одна неприятная черта - они проходят ровно по той мифической линии, где разделяются время и пространство, с веселым молодцеватым посвистом отсекая их друг от друга, и в то время как пространство ужимается от ужаса в комочек, растерянное время безнадежно отстает и, одинокое и несчастное, уныло плетется нога за ногу где-то позади. Рано или поздно доплетается, конечно, но, пока его нет, происходят всякие вещи. Мир становится похож на кубик Рубика - хрясь - и все снаружи сместилось, а я, привязанная врожденной привычкой к временной оси, не поспеваю. И сразу как-то странно вокруг - вроде я есть, а вроде и нет. Вроде все еще там, а на самом деле уже здесь, хотя где это здесь, точнее, когда это здесь - тоже не совсем понятно, потому что, оставленные без присмотра, отовсюду начинают выползать какие-то хвосты разной степени давности. Выходя на перрон через пять часов, я оказываюсь в чужом городе, знакомом только местами, по осколкам и обрывкам - пока время не догонит паровоз, пока кубик не сложится правильно, я не вспомню, как это - принимать свой город за данность, особенно не задумываясь, и так и буду кружить по этим своим воспоминаниям и обрывкам, пытаясь найти хоть малейшую точку опоры.
Здесь я проходила три дня, здесь три месяца, здесь - три с половиной года назад. Я кусала батон, читала Превера, сломала каблук. Удивительно, сколько крохотных перезабытых мелочей мгновенно выбирается на поверхность, стоит только чуть потеряться в постоянной двухосевой системе координат. А потом снова - хрясь - и все опять становится на место, все снова - здесь и сейчас. Главное, пока поспешает время, не заблудиться окончательно и не забыть себя.
А как все-таки все близко, все рядом, на расстоянии не то что вытянутой руки, шага, а просто малейшего движения. Стрелка часов дергается от ничтожного щелчка.