Книга поступлений на постоянное хранение

И снова о Беннетах. Случайно наткнулась в википедии на такой любопытный расчет: 50 000 фунтов времен Джейн Остин - это примерно 17 миллионов долларов сегодня. Давайте посчитаем. Нечеловечески богатый мистер Дарси, предмет всеобщего вожделения, располагает годовым доходом в 10 000 фунтов, то есть примерно 3,4 миллионами долларов. У его друга мистера Бингли, классифицируемого просто как "очень богатый", то ли четыре, то ли пять тысяч - итого примерно полтора миллиона. В год, напомню, а не вообще. А вот папаша сестер Беннет в год имеет всего две тысячи - то есть какие-то жалкие 680 тысяч долларов, хаха. То есть 56 тысяч в месяц. То есть, если все это пропорционально разделить, то каждый член семейства Беннет имеет по восемь виртуальных тысяч долларов в месяц. И при этом они считаются бедными, и несчастные девушки практически бесприданницы. Тяжела была жизнь в георгианской Англии.

Апдейт: не верьте википедии, дети. Новейшие технологии пересчета убедительно деноминируют всех: Дарси получает в год 770 тысяч, а семеро Беннетов ужимаются в 153 на всех, что дает нам сумму в 1800 на лицо в месяц. Какая нынче в Англии средняя зарплата?

Листала на днях каталог какого-то аукционного дома и наткнулась вот на такую чудесную картинку:

Георгий Нарбут, Царевич посещает королевну, иллюстрация к сказке "Деревянный орел", 1909

А на самом-то деле это, конечно, вот что: ( брюки превращаются )

Два документа из архива ФГУК "Государственный Эрмитаж" за 1925 год:

"Отсутствие штатной лошади резко отражается на ходе работ Гос. Эрмитажа, в особенности по перевозке экспонатов. До сего времени приходится пользоваться лошадью Л.О. Главнауки, но таковое, конечно, не считается с нашими нуждами в работе и выполняет в первую очередь свои наряды, не извещая об изменениях. Подобное положение заставляет терять много напрасно времени сотрудникам Гос. Эрмитажа и срывает намеченную работу. Ввиду вышеизложенного считаю долгом довести, что Гос. Эрмитажу гораздо выгоднее иметь две штатных лошади, нежели пользоваться наемными. Жду ваших указаний. Завхоз".


"В связи с исполняющимися 150 летием ( Хреновского Конского завода )

Тот, кому хоть раз в жизни приходилось держать в руках средневековый манускрипт, знает это трепетательное ощущение, как будто бабочки щекочут крыльями где-то между желудком и диафрагмой - вести пальцами по гладкой коже переплета, чуть касаться нежной бархатистости пергамена, сдерживать дыхание, чтобы не разлетелись во все стороны диковинные птицы черных букв, закрывать глаза, ослепленные неугасшим сиянием яркого золота, чистой лазури...



( Зажмуриться еще раз )

Нет на свете другого столь же странного здания, как библиотека Франсуа Миттерана. Огромный прямоугольник, утопленный в земную твердь, заключенный между четырьмя башнями-книгами - кошмар обывателя, модель мира по ту сторону черты, загробное царство в чистом виде. Высоко небеса, где в башнях живет премудрость - в книгохранилища нет доступа никому, кроме белокрылых работников системы. В середине, куда всяк неизбежно попадает перед тем, как быть отделенным к агнцам или козлищам соответственно профилю, и где обретаются кругами нормальные среднестатистические пожиратели знаний - здесь чистилище, пургаторий: сдай свое пальто, выверни карманы и переложи необходимое в прозрачный баул, там дальше у нас стерильно. На нижний же уровень попадают только через тройную систему контроля, тяжелые глухие двери и долгие бегущие лестницы, запертые меж стальных стен без просветов; там, в этом модернизированном аду, томятся (дивное французское выражение, как нельзя лучше передающее самую суть вопроса: "томиться" - "brûler à petit feu") обреченные науке во всех ее безобразных проявлениях.
А в центре всего этого нанизанного друг на друга мироздания - Ган Эден, hortus conclusus. Запертый сад, запечатанный источник - и четыре реки его, Фисон, Гихон, Хиддекель и Евфрат, четыре дозорные башни по сторонам.

И в одном из закоулков этого странного мира - чудесная выставка. Про книжки - детские и не очень, старые и помладше, с картинками и с аппликациями, вырезные и алфавитные, и все - прекрасные. Вот здесь можно немножко посмотреть, здесь - спеть, здесь - полистать, а здесь, например - освоить азбуку вместе со слоном Бабаром.

( Для тех, кому лень ходить по ссылкам )

И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую...
Тихое и неспешное удовольствие - бродить по прозрачному лабиринту Bible Lands Museum, окидывая взглядом целое, подмечая детали, неподробно вчитываясь в надписи, восхищаясь точной выверенности экспозиции и точеному изяществу самой идеи. Неглубокую печаль о том, что никто этого не видит, что только мои шаги отлетают эхом от белых стен, побеждает бравурный эгоизм - здешняя неразделенная радость вовсе не нуждается в том, чтобы ее делили.
Но все же - сходите при случае, непременно. Многие не любят археологических музеев, полагая, что сейчас им будут совать под нос всевозможные доисторические какашки и облезлые черепки от битых горшков, все одинаковые с лица - да еще и требовать шумно этим восхищаться. Бывает. Но эта история не о том.
Эта история - о смешных большеглазых глиняных и большегрудых каменных женщинах, об игрушечных бронзовых повозках, о косметических ложечках, о римских мозаиках, о пузатом крутобоком быке - кувшине для вина, о трогательных клинописных табличках, о костяных шашках и фишках, о многовековых кожаных тапочках коптского священника, наконец. Приметы давно минувшего быта. Тот же музей-квартира, по сути. Квартира людей, живших несколько тысяч лет назад.
Это волнует. Это не хочется делить. И хочется запомнить.

Курьезы и выверты средневекового символического сознания не перестают удивлять современного человека, воспитанного в сугубо материалистическом духе. Скажем, хорошо знакомый историкам искусства феномен ряжения давнишних исторических или легендарных персонажей в современные художнику костюмы. Или помещение их, этих самых персонажей, в современные интерьеры. Или вот этот город вдалеке, в котором любой, мало-мальски знакомый с предметом, немедленно опознает не абстрактный Небесный Иерусалим, а вполне земной и конкретный Брюгге с его характерными башнями.

Мастер легенды о св. Люсии. Мадонна в розовом саду. 1475-1480.

Тот факт, что позднесредневековые граждане весьма склонны были трактовать места своего обитания как воплощение Небесного Иерусалима, довольно хорошо известен. Но знать и понимать - это все же две разные вещи. Знать можно о чем угодно, но вот чтобы действительно понять, каким образом в тогдашнем сознании функционировала идея о взаимозаменяемости Иерусалима и любого европейского города, - надо таки приложить некоторое усилие. Собственно, немалую роль в том, что позднесредневековые граждане не страдали от когнитивного диссонанса, свято веря в свою прописку по адресу: Небесный Иерусалим, до востребования, сыграло одно религиозно-философское течение, зародившееся в Северной Европе в конце XIV века и в короткие сроки охватившее на местности все прогрессивные умы, в том числе и художественные. Удивительная вообще вещь - увидеть, как отвлеченная абстракция обретает наглядное выражение, идея растекается краской по холсту, мысль воплощается в зримой форме. Доктрина называлась Новым благочестием, Devotio Moderna, и среди прочего всемерно поощряла верующего к тому, чтобы в процессе чтения Священного писания переживать все описанные события так, словно бы они происходят здесь и сейчас, в его самом что ни на есть ( непосредственном присутствии )

Мысль, пришедшая в голову давно, но которую пока лень додумывать - престранные составные "портреты" Арчимбольдо и глиняный голем рабби Лёва - не есть ли они два воплощения одной идеи, не чуждой, возможно, алхимическому рудольфинскому двору - идеи создания живого из неживого, одухотворения материи?

"Поверь, что нет ничего невозможного для тебя, представь себя бессмертным и способным понять все, все искусства, все науки, всю природу каждого живого существа. Поднимись выше самых высоких высот, опустись ниже самых глубоких глубин. Вбери в себя все чувства всех созданий, огонь и воду, сухость и влагу, воображая, что ты существуешь повсюду: на земле, в воде, в небе, что ты еще не рожден, в утробе матери, отроком, стариком, в гробе, за гробом. Если ты обнимешь в мыслях своих все явления сразу, времена, местности, субстанции, качества, меру - ты сможешь понять Бога... Созерцай прекрасное устройство мира, и ты увидишь, что он живой и что вся материя исполнена жизни."

Известный архитектор Н.А. Львов, совершив в 1781 году путешествие по Европе, зафиксировал в путевых заметках свои впечатления от увиденных в разных собраниях картин. Особенно хороши воспоминания его о Рубенсе:

Три грации, предородные, титьки круглые, фунтов по шесть. Стоят спокойно. Но тела их кажутся падучею болезнью переломаны. Мужчина, пришедший к сему зрелищу, дивится более, кажется, их уродливым пропорциям, нежели красотам кисти.



( Приобщиться к искусству )

Замечательная, однако же, история произошла в Падуе в начале 16 века. Один нувориш из ашкеназов оборзел до того, что решил вызолотить свою любимую синагогу, а когда ему не позволили, то просто назаказывал всякой разной утвари на пятьсот дукатов, да чохом ее всю в эту самую синагогу и вложил. Казалось бы, общине жить, есть и пить на золоте да радоваться? Ан нет. ( Дальше многа наукообразных букоф )