фламандия

На третий раз все-таки выяснилось - я очень люблю приезжать в Лилль. Именно приезжать, а не ездить - результат, а не процесс, потому что процесс не вызывает у меня ровным счетом никакого восторга. Чертов поезд, он со свистом за один час уделывает в лепешку 220 километров, пережевывает мое время гармошкой, а я ведь очень к нему привязана. Ко времени привязана. Оно моя главная точка опоры, отсчета, система координат, альфа и омега. Я его чувствую почти физически, слышу, положив ладонь на камни старого моста, как оно перетекает, переливается внутри, ныряю в него, вдохнув поглубже. И когда чертов поезд выплевывает меня на платформу - не понимаю, где я, прижимаю ладони, пытаясь унять шум в ушах, вдыхаю глубоко, силясь прекратить подступающую к горлу тошноту, и бреду нога за ногу, пока вдали не покажутся прозрачный шпиль святого Маврикия, дурацкая луковица ратуши, кремовая башня старой биржи. И тогда время, отставшее в пути, наконец догоняет меня, подхватывает и несет широкой неспешной волной по улицам, а я смотрю по сторонам и думаю - как же все-таки хорошо, хорошо, просто прекрасно!
И толкаю тяжелую дверь старого музея, мы толкаем ее вдвоем с пожилым американцем, пока она, наконец, не сдается; Эрмитаж - это где? - спрашивают у меня, и тут же вступают в спор, - это отель за углом! - да нет, ресторан чуть дальше! В сводчатых залах нет окон и смотрителей, но в час дня они закрываются на обед - и кто и чем там питается? А я опаздываю - спускаясь вниз по лестнице, слышу, как над головой грохочет мой поезд, отбывающий сминать расстояние до Парижа. Новых, свежеумытых полтора часа в подарок. Добегаю до киоска с гофрами и, пока жарится моя, самая большая, самая хрустящая и золотистая на свете, дышу запахами сдобы и засахаренных яблок, растопленного шоколада и клубничных конфет - и вот уже огромный шмат теста, залитый темной карамелью, переходит в полное мое владение, и что с ним теперь делать? с тоской смотрю на свое белое пальто - такое белое, чистое, так любящее красное вино и горячий шоколад - а потом отхожу в сторонку и жадно сжираю всю эту клетчатую буханку, слизывая с пальцев сахарную пудру и щурясь на прохожих.
И отправляюсь по магазинам. Девушки! В моде черное, белое и серое, а также темно-коричневое и бледно-розовое, цвета детских подштанников, а также не покинули нас и беременоидные фасоны. Ужасно скучно.
Очень легко стало ориентироваться в узких проулках, кстати - истошно орут дети на каруселях главной площади. Всегда знаешь, куда свернуть.
Из окна поезда можно увидеть тридцать семь оттенков зеленого. И дождь очень смешно разбегается по стеклу - микроскопическими шариками, догоняющими и подпинывающими друг друга.