сумма слагаемых

Любить Париж - очень банально. Впрочем, не любить Париж - банально не менее. О Париже вообще уже столько наговорено, что что ни скажи - всё тем или иным способом исхитрится извернуться, грянуться о землю и обратиться вопиющим общим местом.
Гораздо менее избито любить город Брюгге. Не любить его, впрочем, довольно сложно, но от этого ничуть не менее свежо, потому что город Брюгге отнюдь не столь обширно ославлен и ежели и вызывает у кого истерику, так преимущественно только у историка. Ах каналы, ах Ханс Мемлинг, ах бургундцы, ах Карл Смелый, на кого ж ты нас оставил, третий день и скука смерть.
Прелестна также и деревня именем Гельсингфорс, где пейзане стряпают дивно вкусные, но отчего-то венские, булочки.
Можно ли жить в Амстердаме? А если на ошвартованном на вечном приколе у набережной, как бабочка на булавке, кораблике? Или завивающаяся перманентом муть от морской болезни? Отчего-то вода в амстердамских каналах не голубого, а природного грязно-бутылочного цвета.
Если попросить минералки с долькой лимона, то на ратушплощади в Лёвене-Лувене принесут стакан водопроводной воды, а в Амьене - мятный сироп с кусочками льда. Терпеть не могу мяту.
Но в Амьене вода цвета неба.
Германия стремится быть первее прогресса, и норовит обслужить клиента с поистине курьерской скоростью. В Дюссельдорфе, на подступах к вокзалу, глазеет стоглазым аргусом оцифрованными окнами на пролетающие поезда публичный дом, в каждом зрачке по фройляйн неглиже.
Зато в Шантийи можно одним глазом взглянуть на Великолепный Часослов герцога Беррийского. Право разуть второе око обойдется в два евро сверх. А еще там разводят кенгуров. Кенгуры демонстративно обращены к праздношатающимся любопытствующим восточным фасадом.
Рассказывая об извечном противостоянии Кёльна и Дюссельдорфа, урыжённая хной дама молвила - Кёльн, мол, всегда был городом пролетарским, а Дюссельдорф аристократическим, потому как Дюссельдорфом всегда правили аристократы, и взмахнула эдак ручкой, небрежным жестом отбросив архиепископов Кёльнских, электоров Империи, в ряды люмпен-пролетариата.
Карла Великого растащили на мощи. Интересно, ежели сложить воедино хотя бы все те, что хранятся в сокровищнице Аахенской капеллы, на сколько Карлов наберется?...
Но всё-таки Париж, да, Париж, дрожащая в пальцах леска от воздушного змея, реющего над деревьями Люксембургского сада, и вафельный рожок о трех шариках.