где завтра ждут новые города...
Jan. 28th, 2009 08:39 pmДесять дней, а мне все кажется, будто попала в отснятую на видеокамеру пленку - разреженные люди, словно вырезанные по контуру из разреженного воздуха, где за каждым малейшим движением тянется долгий след, разреженное время, растянутое до бесконечности, до густой темноты, так и слышишь стук медленно-медленно пересыпающихся песчинок, скрип старых деревянных крыльев. На каменной тропинке - синие перезрелые ягоды, и от туфель еще долго-долго будет пахнуть горьковатым маслом и пряным розмарином; в ладонях горсть каменных кубиков, разноцветных смальт - неспешно, по частям восстанавливаю свою рассыпавшуюся карту Мадабы, собираю заново утраченную память. Каменный круг моей скамейки расколот, но по-прежнему хорошо прижаться спиной к серебристой оливе, и хорошо ни о чем не думать. Я дома. It's cold, говорит он, присаживаясь на краешек, и дышит мне в лицо вонючей папироской, it's cold, повторяет он все время, показывая на небо. Нет, мне не холодно, тепло. Я дома, и я никуда не хочу идти. И не пойду. Он отбрасывает папироску в красные увядшие цветы гибискуса и возвращается на свою дорогу. Мне бездумно, безмятежно и тепло. Тепло, еще теплее, горячо, обожжешься! я не боюсь. В оливковой кроне щелкает смешная птица. Только она, да тихий шум убегающей воды, да автомобильные гудки вдалеке, за оврагом - звуки этого утра.
С меня будто шелуха слетела - все эти годы вдалеке, пять, или даже сразу восемь, и я снова вижу себя чистым листом; вместе с шелухой облетели и прошлые воспоминания, и чистым листом лежит передо мной город - пиши что хочешь, сочини себя и меня заново - какими хочешь, впервые и только сейчас это наконец-то позволено. Все мои счета погашены, все дела закрыты, все незавершенное, недосказанное - сказано и сделано. Все буквы ё обрели свои точки. И только глухими, тяжелыми иерусалимскими ночами вдруг просыпается та, двадцатидевятилетняя, ё-моё, говорит она, и мешает мне спать. Да и пусть. Шипучий в семь утра, растворяющийся в солнце город, и разлитое в разреженном воздухе счастье, вдруг накрывающее с головой.
Я хочухочухочу остаться насовсем. Когда же мне будет позволено уже и это?...
С меня будто шелуха слетела - все эти годы вдалеке, пять, или даже сразу восемь, и я снова вижу себя чистым листом; вместе с шелухой облетели и прошлые воспоминания, и чистым листом лежит передо мной город - пиши что хочешь, сочини себя и меня заново - какими хочешь, впервые и только сейчас это наконец-то позволено. Все мои счета погашены, все дела закрыты, все незавершенное, недосказанное - сказано и сделано. Все буквы ё обрели свои точки. И только глухими, тяжелыми иерусалимскими ночами вдруг просыпается та, двадцатидевятилетняя, ё-моё, говорит она, и мешает мне спать. Да и пусть. Шипучий в семь утра, растворяющийся в солнце город, и разлитое в разреженном воздухе счастье, вдруг накрывающее с головой.
Я хочухочухочу остаться насовсем. Когда же мне будет позволено уже и это?...